— Не ты убил отца! Не ты!
Это, может быть, первый в истории русской мысли атеист-мученик, идеолог-мученик. Тот, кто не мог совместить человеческих страданий с добротой Бога. И так как страдания были слишком бесспорны, сделал вывод, что Бог не добр и не любит своего мира. Этот вывод ему дорого стоил. Он наступил на свою любовь, на свою душу. Ибо этот атеист, отрицая Бога, не покоряясь Его воле, все-таки Его глубоко любил. Любил, но не верил.
Он поверил своему разуму и всей очевидности больше, чем невидимому Богу. А очевидность была в том, что человек грешен, ущербен. И что если какие-то идеалисты и создали высочайший образ Христа, то это все-таки лишь Идеал, абстракция. Верить в то, что человек создан по образу и подобию столь высокого Бога, невозможно. И пока мы уходим мыслью в эти абстракции, люди-пауки сосут людей-мух и генерал травит мальчика собаками на глазах у матери.
— Ну, что делать с этим генералом?— спрашивает Иван у брата-христианина, у ангелического брата Алеши. И получает в ответ: расстрелять.
О, Алеша спохватился тотчас же! Он понял, что ответил отнюдь не по-христиански. Но Иван не так просто отпускает ему эту глупость, это первое движение сердца, потрясенного описанной картиной. И Достоевский хотел во втором томе «Братьев Карамазовых» сделать Алешу революционером.
Да, реальность требовала действий. И пока Иван Карамазов мучился, решая, сможет или не сможет он жить без Христа, конкретные люди, осудив его гамлетизм, стали действовать, И отнюдь не одни смердяковы. Напротив, Смердяковы пришли много позже. Все времена и сроки сгущены в пространстве романа-пророчества. В реальной жизни процесс растянулся почти на столетие. Но в истоке этого процесса — люди, которые от абстрактных дум о Добре и Зле обратились к конкретным действиям. То, что они пришли к новым, гораздо более страшным абстракциям, это впереди. Исток — в отталкивании от «абстракции».
Гроссману из середины XX века видно то, что еще пряталось в тумане, когда век только рождался: то, что люди рванулись из огня да в полымя, от одних абстрактных идей к другим, проскочив мимо живой духовной реальности. «Мы так давно обогнали медлящих проводников в вечность — сказал Рильке.— И так одиноки рядом друг с другом, друг друга не зная».
Правда состоит в том, что духовную реальность нельзя увидеть глазами, но можно пощупать сердцем. Можно удостовериться в том, что духовность реальна, а реальность духовна. Можно, но это трудный и долгий путь. Наши отцы и деды предпочли путь более быстрый. Продолжая тот же сонет Рильке: «Путь наш не вьется, как тропки в лесах и потоки, дивным меандром, он — краткость, прямая».
Нет Ответов