Конечно, в поколениях этих не все одинаковы. Есть и те, кто перешагнул время, хотя целиком и полностью живет его болью, его драмами. И все-таки мне кажется, что не только те, кто и сегодня лелеет свое смутное прошлое, но и кто искренне жаждет перемен, не смогут все же переступить некий предел, за которым столь необходимые для действительного рывка вперед психологическая раскованность, внутренняя свобода.
Потому-то при всех возможных (единичных) исключениях маячащая судьба стать перегноем истории есть, на мой взгляд, судьба всеобщая.
На первый взгляд звучит печально. Как бы располагает к безвольному гниению. Но, если вдуматься, в этой печали есть свой свет. Всеобщее осознание приговора потребует — во исполнение его — не гниения, а, наоборот, неустанной работы по взятию на себя груза всех прошлых ошибок, бессмыслиц, выдуманного пафоса, мифических целей, всей лжи в совокупности, разумеется, с ростками положительного опыта, накопленного уходящими поколениями. Иначе говоря, потребует той работы, которая предельно насытит, увеличит слой перегноя, сделает его высоко плодоносным. Тогда-то, видимо, и будут всходы, о которых мечтали для России ее лучшие умы. Но сначала не менее неустанная работа по всеобщему осознанию приговора. Всеобщему!.. Вклад в такую работу и вносит фильм. Трудные, горькие, жесткие размышления, именно размышления, а не четкие выводы, еще не во всем понятные, наверное, и авторам, однако не ясно, но бурно кипящие в них, как в раскочегаренном котле, пробиваются сквозь структуру ленты, ее стилистику не прямым ходом, порой тоже трудно, порой как бы через не сразу схватываемое разрушение избранной интонации. Отсюда-то и вполне законное по первому взгляду ощущение привычного «круглого стола». Законность эта заложена в фильме так же, как и то, что такую законность разрушает. Но, думаю, это идет не только от того, что размышления — трудные. Здесь есть и некий свой творческий, что ли, генезис.
Всякое серьезное произведение всегда чем-то, каким-то своим краем, в большей или меньшей степени похоже на своего автора, адекватно его натуре. В кино — сложнее, автор — не один. Совершенно не умаляя вклада (со всеми его достижениями и просчетами) всех участников фильма, я все же думаю, что больше всего этот фильм — григорьевский. Наиболее адекватен ему. С одной стороны — в чисто художественном плане.
Сценарий писался вслед (или почти одновременно) за наиболее в творчестве Григорьева жестким во всех своих реалистических компонентах сценарием «Три дня Виктора Чернышева». А впереди маячил «Романс о влюбленных» с совершенно иной, романтической, интонацией.
Мне кажется, что трезво реалистическое отношение к жизни и одновременно романтический взгляд на какие-то стороны эпохи, на людей революции, на войну — это некие органические свойства человеческой натуры Григорьева. Потому не случайны были два разных по звучанию и стилистике сценария.
Но тот сценарий, который лег в основу фильма «Наш бронепоезд», оказался в свое время как бы на пути от «трех дней» к «романсу». И где-то, может быть, неосознанно, невольно, произошло смещение реалистической и романтической стилистик.
No responses yet