Вот в этом-то и надежда: сегодня кони все чаще и чаще выходят со двора, тара-ра, тара-ра. Постановщикам того скромного фильма был молодой режиссер Михаил Пташук. Кинематограф 80-х, дневник Кора Церетели.
Приверженность грузинского кинематографа к поэтической структуре мифа никем уже не воспринимается как «эскейпизм», как хитрый и преднамеренный способ ухода от современных жизненных проблем. А ведь было время, для всех нас далеко не самое благополучное, когда грузинским кинематографистам пришлось вступить в жаркий спор, чтобы предотвратить опасность подобного толкования национального кинопроцесса. Теоретически вполне правомерная постановка вопроса об отношении грузинского кино к действительности в застойные годы легко могла обернуться политическим обвинением и стать стойким клеймом. Речь идет о статье Ю. Богомолова «Грузинское кино — отношение к действительности» и последовавшей за ней дискуссии в «Искусстве кино» в 1978—1979 годах.
Сегодня уже ни для кого не представляет сомнения, что приверженность национальной культуры к определенной психологической программе обусловливается особенностями духовной жизни народа, его историей. Такой программой для культуры грузинского народа всегда была структура мифа, активно используемого ими в современном искусстве и литературе. Что же касается «эскейпизма», то время разрешило развязанный в те трудные годы спор. Ведь первым «перестроечным» фильмом, фильмом, вскрывшим дьявольскую природу сталинизма и с наибольшей точностью ответившим социальным ожиданиям, было, как известно, «Покаяние» Тенгиза Абуладзе — произведение, решенное в поэтике мифа.
Неудивительно, что и молодое грузинское кино поколения конца 70-х — начала 80-х при своем достаточно сложном отношении к творчеству своих предшественников воспользовалось этой прекрасно освоенной ими структурой и унаследовало способы поэтического обобщения для создания своего позиционного кино, отражающего острейшие проблемы современности.
Все началось еще в 1980 году с фильма Темура Баблуани «Перелет воробьев», ставшего своеобразной программой кинематографической молодежи. Вместе с обоймой последовавших за ним студенческих и дебютных работ лента эта — без преувеличения — сумела спрогнозировать общественную ситуацию, чутко уловить признаки того жизнетворного внутреннего брожения, которое обычно предшествует пробуждению общественного самосознания.
«Табу» еще не были сняты. Сложно, трудно пробивали себе путь на экран альтернативные фильмы никому не известных авторов. А маленький кинотеатр учебной киностудии был постоянно переполнен зрителями, как правило, сверстниками авторов фильмов. Что же создало такое мощное силовое поле?
Ни «Перелет воробьев» Т. Баблуани, ни «Комната» — студенческая работа М. Хонелидзе, ни «Новый год» К. Мели-таури и Д. Шенгелидзе, ни последовавшие позже первые полнометражные фильмы молодых режиссеров — «Пятно» А. Цабадзе, «Последняя молитва Назаре» Л. Тутберидзе, «Темо» Л. Цагарейшвили, «Анемия» В. Котетишвили,— ни одна из этих картин не содержит острых коллизий, не обладает напряженным сюжетом — всем тем, что, как принято считать, привлекает зрителя.
Нет Ответов