Начал властвовать отечественный коммерческий кинематограф

Помог мне А. Курс, полюбивший меня как режиссера и предложивший мне работу над «Журналисткой». Я не стану защищать «Журналистку», скажу только, что в ней нельзя было не отметить замечательную работу оператора К. Кузнецова. Любопытна также была моя попытка показать «поток жизни», пускай неумелая и робкая, но сделанная еще в двадцатые годы (задолго до французов). Насчет Вашего умозаключения по поводу кадра Хохловой, в котором она подносит ножницы к шее, и сопоставления его с планом обрезков бумаги, падающих на пол из типографской машины, и что это будто бы означало: «отрезана, не нужна, выброшена» — то это чистейшее недоразумение. Это просто на меня абсолютно не похоже. Совсем Вы не знаете также настоящих причин моих трудностей, я бы сказал, моей творческой трагедии начиная с «Веселой канарейки».

Это самая тяжелая пора моей жизни. Разгар нэпа. Начал властвовать отечественный коммерческий кинематограф, процветала фирма «Межрабпом-Русь». У меня работы не было. Большинство друзей и учеников по «лаборатории» выросли, пошли своим путем. Одному из них, Вс. Пудовкину, была дана возможность снимать «Мать», ставшую знаменитой. Может быть, некоторой творческой свободы добился Б. Барнет. Но других «бывших кулешовцев» нещадно эксплуатировали (например, В. Фогеля, С. Комарова).

Мне же согласились дать работу только на двух условиях:

1. Не снимать Хохлову («некрасивая и худая»).

2. Снимать «коммерческие картины».

(А одна фирма предложила Хохловой платить жалованье по договору за то, чтобы она не снималась!)

И я отступил от отчаяния. Разве об этой человеческой трагедии Вам неинтересно узнать, товарищ Зоркая? Мне очень трудно было ее пережить, очень!

Я не хочу останавливаться на этом времени, скажу только, что я быстро стал «знаменитым коммерческим» режиссером и только благодаря этому сумел поехать в Тбилиси снимать то, что мне было по душе: «Паровоз Б-1000» по сценарию С. Третьякова. (В Тбилиси я познакомился с М. Калатозовым, рассказывал ему о монтаже, о свете и композиции кадра — мы работали вместе: я — как режиссер, он — как оператор). Посредине съемок «Паровоза Б-1000» меня и Калатозова пощадили в тюрьму. И Вы знаете, в чем меня обвинили? В том, что я — проходимец, выдающий себя за Кулешова! Начальником грузинского ГПУ тогда был Берия. Освободиться из тюрьмы мне помог через Москву Вл. Вл. Маяковский, но картину я бросил и из Тбилиси уехал опять в родной ГИК — теперь «Меж-рабпомфильм», ставший государственной студией.

Трудно говорить о следующем моем творческом периоде, тем более что, скажем, такого фильма, как «Горизонт», не сохранилось. Мне кажется, что в нем были достоинства и сказано кое-что новое, в особенности в звуке (прекрасный сценарий написали В., Шкловский и Г. Мунблит). Но фильма нет, и я не могу даже проверить себя самого (сохранился лишь режиссерский сценарий с графической записью звука). Но работа над фильмом, параллельная с работой в ГИКе и так называемой Академии — дали мне возможность снять «Великого утешителя» с Хохловой.