Герой одного из рассказов известного грузинского прозаика Резо Чеишвили — юноша, дошедший до психического срыва в борьбе с лицемерным миром, с горечью и отчаянием вопрошает: «Для чего мне дан разум? Для страданий, самозащиты или для постижения истины?» Сегодня время ждет ответа на эти вопросы.
Хроника раннего концевековья. Свет! Дайте свет! — этими словами, нет — командой начинается документальный фильм «После летаргии», снятый режиссером А. Никишиным в Прибалтике. И свет дают. Но то не «свет правды», а жесткий луч прожекторов, нацеленных на заключенных, которых конвоируют в спецвагон для дальнейшего этапирования. Свет давит, надвигается слепяще-непроницаемой стеной. Пробить в ней брешь под силу лишь покосившимся деревянным крестам на заброшенном сибирском кладбище, где лежат тысячи безвинно сосланных латышей, литовцев, эстонцев, украинцев, русских, чеченцев… И еще белесую мглу раздвигает панорама колоссальных толп на недавних митингах в Риге, Вильнюсе, Таллине.
Взгляд в прошлое, трагическое, страшное, и шок от нынешнего брожения умов и народов в нашей стране — вот что фиксирует очнувшееся после десятилетий большого и малого террора коллективное сознание. Первое впечатление слепит, как вспышка, но постепенно ум привыкает к свету, и контрасты на экране сменяются ядовито-тусклой желтизной. Цвет сартровской «тошноты», невыносимости сущего, стремления вырваться из туго сплетающихся событий, цвет тоски и нетерпимости.
Тема нетерпимости — одна из доминант картины. Особенно сильно она звучит в сюжете, ставшем как бы ее рефреном. Коридор тюремного вагона, стучат колеса, звякают решетки на окнах, на дверях, бесконечно взад-вперед ходит часовой. В таком же вагоне на допросы в ленинградские Кресты и на место следственного эксперимента возили литовского парня, вчерашнего солдата, застрелившего в карауле семерых своих сослуживцев. Авторы не рассказывают предысторию преступления, не показывают Артура. Только несколько минут из разговора с его матерью, только два фрагмента: большая узбекская семья, отец, недавно схоронивший сына, и — темным вечером у калитки своего дома украинка показывает рукой куда-то в сторону, где сельское кладбище… А вагон-тюрьма катит, дребезжат железки… Этот кадр постоянно дробит повествование, возникает в наиболее напряженные моменты. Нетерпимость… эта доминанта XX века уловлена кинематографом уже на самой заре своего существования, но лейтмотив классического фильма Гриффита (мать качает колыбель) еще из того ностальгически «покойного» XIX столетия.
Нет Ответов