Далее в статье речь идет об «усечении психологических характеристик». И с этим можно было бы согласиться, если бы имелся в виду особый способ психологической интерпретации: ведь киноискусству вообще свойственно «усечение» как художественный принцип, прием (часть вместо целого, интенсивность вместо экстенсивности). Но в контексте всех суждений М. Блеймана и в свете чуточку выше высказанной им мысли о том, что авторы фильма-де «сосредоточили внимание не на перипетиях истории персонажей, не на исследовании их психологии, а на демонстрации среды, в которой происходит действие»,— эта формула приобретает негативный оттенок и должна означать, видимо, недостаток психологизма в «Тенях забытых предков». Впрочем, как и в первом случае, автор недолго задерживается на таковой эвфемистической формуле и очень даже скоро изящно соскальзывает к категорическому утверждению о принципиальном апсихологизме С. Параджанова и «школы» вообще. А коли так, то и на этом приходится остановиться.
Конечно, в «Тенях забытых предков» нет — и соответственно творческим установкам С. Параджанова не могло быть — самодовлеющего «игрового» психологизма или романического, нет и не могло быть пространных психологических «характеристик», психологическая интрига не является тут пружиной движения киноматериала… И тем не менее фильм глубоко психологичен. Он весь есть история душевных и эмоциональных состояний героев, запечатлевание и «материализация» этих состояний в языке кинопластики. Человек, его страсти, его надежды, его любовь, его горе, его внутренняя борьба, его отчаяние — вот что живет на экране, но не в бытовой или театрализованной «натуральности», не в иллюзорной всамделишно-сти, а в поэтической экспрессии, в напряженной образности. Вспомним, что даже и формальное членение фильма подчинено психологическому постижению его главных героев — главы фильма называются: «Любовь», «Одиночество», «Смерть» и т. п. Вспомним, как впечатляюще показана в фильме любовь Ивана и Марички, как щемяще предстали затем его одиночество и неприкаянность, с каким состраданием раскрыта трагедия исступленного и — увы! — бесплодного поиска героем другой родной души. А душераздирающая борьба между новой страстью — к Палагне — и памятью о Маричке? А поразительная суггестивность Ивановых видений — смелая и яркая объективация сложных и тонких психических комплексов?! Как же после этого можно говорить о невнимании к психологии и судьбе героев («В центре фильма не любовная катастрофа, не трагическая гибель героев…») и т. д.?
Нет Ответов