Я не почвенник, но считаю, что проблема ментальности существует в наших культурах. Может быть, это трагический менталитет, но он в то же время внушает надежду. Во всяком случае, для меня. Потому что мне трудно представить, что подобный симпозиум мог бы состояться в западной части Европы и что в течение столь многих часов люди говорили бы без видимости какого-то практического результата.
Андрей Смирнов, кинорежиссер и сценарист. Я хотел бы поставить еще один вопрос, имеющий непосредственное отношение ко всему кругу проблем, которые здесь обсуждались. Вопрос, который для меня главный: что делать интеллигенту в наших странах в контексте нынешнего времени? Я привел наиболее трагические моменты, но, в сущности, для многих людей, в частности моего поколения, моих коллег, вопрос о сотрудничестве с властью был ясен. Мы прекрасно знали, что это сотрудничество ведет к потере самого себя, к двойной жизни, при которой ты будешь думать одно, а делать будешь вынужден другое. Однако попытки уединиться в башне из слоновой кости, в закрытом пространстве своего собственного творческого воображения при строгом анализе дали в сущности также отрицательный результат.
Я недостаточно хорошо знаю культурный и духовный контекст, в котором существует Венгрия, но то, что я знаю, позволяет мне думать, что кардинальные наши проблемы идентичны. Мы вырастили свое сознание в условиях как бы подполья. В 1956 году мне было пятнадцать лет, и я учился в восьмом классе, мучительно вслушивался в то, что передавало радио. Потом со смятением читал случайно попавшую мне в руки французскую книгу с оглушительными для моего сознания фотографиями. Это был репортаж из ноябрьской Венгрии, написанный Героем Советского Союза, летчиком эскадрильи «Нормандия — Неман» французом Франсуа де Жофеном. В 1968 году, когда наши танки были в Праге, проблема для моего сознания была давным-давно решена, и никаких сомнений по поводу того, что происходило, я не испытывал. Я знал: то, что сейчас происходит в Праге, это не ошибка, не заблуждение, это преступление.
В 1980 году, когда в Польше поднялась волна «Солидарности», я записал у себя в дневнике такую фразу: «Как мучительно и противоестественно всю жизнь желать поражения той команде, за которую играешь». Еще как-то удалось сохраниться писателям, но кинематографист, желающий, несмотря ни на что, снимать кино честно, все равно носил на себе, и это неизбежно, печать конформизма. И в равной степени это остается верным для любого из нас — от Тарковского до Иоселиани.
Когда-то, в 1909 году, в знаменитом сборнике русских идеалистов, который назывался «Вехи», была обронена фраза о том, что русская интеллигенция постоянно чувствовала себя зажатой между двумя стихиями: стихией власти, которая всегда относилась к интеллигенции подозрительно, потому что не понимала ее, и стихией народа, который относился к интеллигенции враждебно и подозрительно, потому что тоже не понимал ее. Я думаю, сегодня мы находимся в качественно новой ситуации, хотя поверхностный взгляд улавливает похожее. Ключевое отличие заключается в том, что вопрос о разнице позиции интеллигенции и народа сегодня носит весьма поверхностный характер. Семьдесят лет нашей истории привели к тому, что у интеллигенции, на мой взгляд, сегодня нет никаких интересов и требований, которые могли бы не только противоречить, но и совпадать с интересами всей нации.
Нет Ответов