Школа-интернат — мрачный барак с темным длинным коридором, многочисленными дверями классных комнат и наглухо заколоченными окнами — это модель, метафора общества, скованного застоем. Тут за каждой дверью — замордованные, униженные постоянной нуждой люди — сельские педагоги. За каждой судьбой — крах надежд, ожесточение, отупение души, обреченность, одиночество.
Все здесь идет по раз и навсегда заведенному порядку. И хоть в классе один-два ученика, общение с ними исключает личные контакты. Расхлябанность и сонное оцепенение сочетаются с казарменным режимом: у разваленных ворот интерната стоит на вахте караульный. И царит в этом микромире никем не потревоженный дух сталинизма, ревностно охраняемый микродиктатором — директором школы Валико. Так, бежавший из застойного, скованного льдом равнодушия и практицизма мира городской жизни Ника словно бы делает шаг назад, в прошлое, в эпоху сталинизма, гротескно представленного в карликовых формах. Под трескучие демагогические лозунги и чтение патриотических стихов, под прикрытием национальных авторитетов здесь идет все то же самоутверждение маленького тирана над нищими, оборванными детишками, потерявшими человеческий облик воспитателями. Потака-ется стравливание, доносительство, тотальная слежка и подозрительность.
Опрокинутое в прошлое время, ситуация сцепления двух эпох, работающая на расширение и углубление смысла идей фильма становится своеобразным катализатором, ускорившим личностное созревание Ники. И тут авторы обратились к опыту человечества, к мифу о постижении истины через страдание.
Погибает в бессмысленном побеге единственный близкий, хоть и не во всем понятный Нике человек — странный, на грани психической аномалии молодсУи воспитатель Амиран. Он уходит в никуда, в скованное морозом бездорожье. Накануне, в предновогоднюю ночь он сотворил чудо, подарив обездоленным людям радость истинного праздника, пробудив в них смутную надежду на возможность выхода из замкнутого круга отчуждения. Выхода навстречу друг другу. Но прошедшая через ад Афганистана его собственная душа оказалась неспособной на самоизлечение.
Распятое на снегу тело Амирана, в широко раскрытых глазах которого прочитывается страдание, его предсмертное письмо обрывают в Нике — герое фильма — последнюю струну, взвинчивают его до состояния неистовства. И тут медленный, рефлекторный ритм картины вдруг срывается на стремительный, темпераментный бег эпизодов, поступков, столкновений, окрашенных трагическим сарказмом.
Нет Ответов